Вот мы и дошли до самой напряжённой части повествования. Некоторые из вас уже слышали обрывки наших рассказов про этот день, полных самых что ни на есть сильных и подлинных эмоций. Теперь у читателей будет шанс сложить всю картину целиком в единое полотно в коричнево-серых тонах.
В прошлой части я остановился на том, что мы покинули гостеприимную ГЭС после штормового предупреждения. Девушки также сказали, что по пути на горе на попадётся отель или хостель, и мы могли бы переждать непогоду там. Немцы, с которыми мы катались в одной из прошлых частей, так и сделали, потому что Маркус приболел.
Но, как известно, что русскому здорово, то немцу смерть. Я никакой не русский, но и не европеец, а мутант неизвестной науке породы из кучи национальностей. Поэтому, наверное, никогда не могу найти покоя, вечно меня тянет в разные стороны. В данном случае меня тянуло ехать против сильного ветра в гору, а мысли подождать даже и не возникло.
Конечно, кто такой фокус проделывал, меня поймёт, а остальные могут попробовать взвалить на плечи мешок в 40 кги погулять около Свенты (или Сигулды, если вам туда ближе).
Когда после двадцати километров борьбы с природой мы увидели на реке шлюз, изрядно загораживающий от пронизывающего ветра, мы запрыгали, как ребёнок при виде подарков под ёлкой. Кашу варить не стали, сил не было, да и рановато ещё обедать было, перекусили орехами с перцем, которые я рандомно нахватал в Максиме перед отлётом. Тут уж редкий случай, когда моя импульсивность пошла делу на пользу, потому что без этой заправки вообще непонятно, как бы мы дальше двигались.
Если посмотреть внимательно на трек в предыдущем выпуске, будет видно, что нам нужно было добраться до моста, чтобы пересечь самую длинную и одну из самых бурных рек Исландии – Þjórsá.
Это удлиняло наш путь километров на 30, ведь потом нам бы пришлось ехать обратно по противоположному берегу. И тут случилось очередное чудо, непонятно даже, к добру или нет.
Так выглядит чудо
Чудо заключалось в небольшом мосту-шлюзе, по которому вообще-то проезд запрещён. Но мы-то на велосипедах, поэтому нам закон не писан!
Я далеко на был уверен, что после моста мы и далее продолжим перескать реку, но всё получилось. Кругом волновались бурные воды, тёмно-синее небо нависало над нами по всему горизонту, кроме тех частей, где стремились ввысь пятнистые от снега горы, под колёсами хрустели камни и песок, но мы упорно катили вперёд.
Так мы срезали изрядно километров, и сразу попали на нужную грунтовку. Не прошло и часу, как добрались до щита с надписью: “Оставь надежду, всяк сюда входящий”, ака “Здесь начинается АД”.
Если нужен перевод на человеческий язык, поясню. Инфощит грозно предупреждал, что дальше будет непросто, и потому обычным машинам, даже паркетникам, вход сюда заказан – только укреплённым полноприводным джипам с высоким клиринсом, а лучше и защитой двигателя от воды. Впереди – броды, каменистая вулканическая дорога, и никакой цивилизации, кроме редких кемпингов. Мы перетёрли с несколькими туристусами на машинках попроще, которые обсуждали, проедут ли их колымаги через броды, и получили отмашку от уже побывавших внутри путешественников – мол, до Ландманналогара как-нибудь доберутся. Это и нас обнадёжило – ведь опыта штурма бродов у нас пока не было, и чего ожидать, непонятно.
Дальше разговор мой должен стать путаным и бессвязным, потому что то, что мы пережили, словами не выразить, а если и выразить, то такими, какие в этом блоге не употребляются.
Что же такого случилось, спросите вы недоуменно? Неужели не знали, на что шли? Не взяли с собой провианта и запчастей? Одежда неподходящая для исландского климата? Силушки не хватило педали крутить?
Нет, нет и нет. С этим всем у нас был порядок, но вот всю жуткую и страшную мощь исландского шторма мы явно недооценили. К тому времени, как мы вошли во внутреннюю часть Исландии (Interior), проехали уже 20 км против ветра, и порядком выдохлись. А тут дорога стала песчаной, и пошла в горку. Ветер между тем отнюдь не ослабевал, а даже и наоборот, всячески усиливался. Песок летел нам в глаза, царапал очки и затруднял движение, но мы пока держались. Довольно часто мимо нас проносились джипы – мы двигались по оживлённой трассе, которая ведёт в Ландманналогар, очень популярное среди туристов место.
Всё это было порядочным испытанием на прочность, и мы довольно скоро уже совсем не ехали, а шли, таща за собой велосипеды. А ветер, тем временем, всё крепчал и крепчал. Андрей скоро уже стал думать, что сильнее ветра в природе не бывает. Я же человек не такой наивный, и когда увидел, что поток машин совсем иссяк, стал ожидать худшего.
Это тот самый знаменитый вулкан Хекла из прошлой части
Даже и указателем
Кругом нас, как видите, безрадостные поля из лавовой крошки
Худшее не замедлило себя ждать: огромные вихри несли килограммы пыли, камешков и вулканического песка прямо на нас, и сопровождалось всё это порывами ветра с бешеным напором. Как оказалось позже, скорость последних достигала 25 метров в секунду, что, между прочим, составляет 90 км/ч.
Через некоторое время борьбы с разбушевавшейся стихией, я сообразил, что долго мы так не протянем, нужно отдохнуть и перекусить. Андрей уже тогда выглядел как зомби, и на мой клич реагировал слабо. Что он в этот момент думал, остаётся неизвестным, но то, что мне пришлось его уговаривать доставать горелку – факт. Обычно он думает, что нам рукой подать осталось до конца. Откуда в нём этот неисправимый оптимизм, понять сложно, потому что какой раз уже наступает на грабли: ”Нам же недалеко, так доедем”.
К счастью, пока я это всё думал, перед нами выросли скальные образования высотой побольше обычного. Там мы и примостились. Горелку пришлось засунуть в дыру, выкопав из неё немного земли для объёма.
Обед наш был невесел. Впереди было ещё километров 20 в гору, а ветер знал только одно направление развития – усиление. С такой мрачной картиной поднять дух кашей с консервами шансов мало.
Я Андрею сообщил, что перпективы у нас неважнецкие, как и выбор. Вариант первый - идти дальше в кемпинг, дыша пылью, борясь с чудовищной усталостью и ощущая кожей остроту местных камешков, или же ставить палатку прямо здесь, до завтрашнего дня прислушиваясь всем телом к дрожи её стенок, завыванию бури и шуршанию песка вокруг.
Панк выбрал идти. Меня долго уговаривать не надо – я в своих физических силах уверен всегда, в отличие от ментальных. После этого перехода всё-таки пришла мысль, что может и зря.
Быть может, у вас возникла мысль, о чём всё-таки думает человек, который продирается сквозь такой жуткий опыт? Не скажу за Андрея, но свои мысли могу вам поведать.
Размышлял я о том, что выдержать человек может многое, если не всё, так уж он устроен. Нету у человека выбора: что на тебя свалится, то и переживаешь. Альтернатива, как известно, одна, и смысла в ней ещё меньше, чем терпеть и надеяться.
Приходили мысли и о том, что все физические испытания – ничто по сравнению с моральными. По крайней мере, таков мой опыт. И все мои попадосы в больницу, и этот шторм – всё это меркнет по сравнению с тёмными мыслями, которые иногда одолевают всех людей, а меня так и вовсе частенько. Песня про это даже есть, версия Джонни Кэша мне больше нравится. See The Darkness.
Слушать: >Скачать MP3
У Бьяртура ныло все тело, хотя он не хотел признаться себе в этом, а мокрая одежда плохо защищала бы его от мороза, если бы он решил закопаться в снег. По мере того как снежинки становились все более острыми и колючими, мороз крепчал. Снегу наметало все больше и больше. Его верхняя одежда так задубела, что холод не мог добраться до белья, пока он находился в движении. Ресницы и борода заиндевели. В узелке осталось полтора кружка кровяной колбасы, совершенно замерзшей. Палку он потерял. Не было видно ни зги. Тьма так сгустилась, что казалось, ее можно резать ножом. Ветер дул с востока, прямо в лицо. Бьяртур вновь и вновь спотыкался о кочки, проваливался в канавы, где снега намело почти по пояс. Снежинки носились вокруг Бьяртура, как зола по ветру. Одно было у него преимущество: сбиться с пути он уже не мог, так как слева от себя слышал тяжелый, угрюмый шум несущейся реки.
Чем хуже он себя чувствовал, тем сильнее ругался, и все время вспоминал о знаменитых битвах, которые воспеваются в римах старинных поэтов. Он беспрерывно бормотал сквозь зубы самые сильные строфы, особенно выделяя описания таких демонических героев, как Гримур и Андри. Долго ему казалось, что он сражается с Гримуром; ему чудилось, будто он уже давно воюет с этим проклятым дьяволом из Трольгама. Но теперь бой будет решающий. Он мысленно проследил весь отвратительный жизненный путь Гримура, начиная с того мгновения, когда гадалка Гроза застала его на берегу. Бледный от злости, он замышлял коварные козни.
Бьяртур описывал его словами скальдов — этого злобного демона, этого колдуна. Вот он рычит, по пояс уйдя в землю, изо рта у него пышет пламя. Человеку не под силу его одолеть.
К этому черту у Бьяртура не было ни малейшего сострадания. Каждый раз, когда Бьяртур падал в канаву, он не сдавался, а с удвоенной энергией выкарабкивался и шел дальше, стискивая зубы и осыпая проклятиями Гримура, его извергающую пламя пасть. Он твердо решил не успокаиваться, пока не загонит Гримура в самый далекий закоулок ада, пока не пронзит его мечом, пока тот не начнет извиваться в смертных судорогах под пляску земли и моря.
Вновь и вновь казалось ему, что он покончил с Гримуром, отправил его в ад и напутствует его бессмертными словами поэта. И все же на следующем привале метель снова с неослабевающей силой била в лицо Бьяртуру, она впивалась когтями в его глаза и лицо, злобно выла ему в уши и пыталась свалить его на землю. Борьба продолжалась, он бился один на один с чудовищем, которое так бушевало, что сотрясалась земля.
Нет, нет, не удастся этим дьяволам уйти от заслуженной кары. Кто когда-либо слышал, чтобы Гарек, или Хрольв Пешеход, или Берноут потерпели поражение в решающей битве? Точно так те никто не посмеет сказать, что Бьяртура из Летней обители одолели чудища, сколько бы раз он ни падал с кручи и ни скатывался в канаву. «Я буду бороться до последнего вздоха, как бы ни свирепствовал ветер!» Наконец он остановился и прислонился к ветру, как прислоняются к стене, но пи ветер, ни он не могли сдвинуть с места друг друга. Тогда Бьяртур решил лечь в снег и отдохнуть; он начал искать защищенное место в глубоком ущелье. Руками он вырыл себе углубление в сугробе, съежившись уселся в нем и стал сгребать снег, чтобы закрыть отверстие. Но снег был недостаточно плотный, он никак не держался, а у Бьяртура не было ничего под рукой. Получилось плохое убежище, снег тотчас же обвалился. Бьяртур не мог долго оставаться в сугробе — его пронизывал холод, он начал коченеть, все тело его застывало, и, что еще хуже, им овладевала сонливость, которой он не мог превозмочь,— тот заманчивый сон в снегу, который делает такой легкой смерть во время метели. Главное — не поддаваться искушению, которое манит нас в страну тепла и покоя. Обычно Бьяртур, чтобы не поддаться соблазну и не задремать на снегу, читал или пел во весь голос все непристойные стихи, какие он запомнил с детства, но обстановка не располагала к пению, и голос у него часто срывался, а сонливость продолжала окутывать его чувства и сознание туманной дымкой. Перед мысленным взором Бьяртура проходили образы людей, пережитое им самим и вычитанное в старинных поэмах, дымящаяся конина на большом блюде, блеющие овцы в овчарне, переодетый богатырь Берноут, легкомысленные пасторские дочки в шелковых чулках. И наконец он незаметно для себя растворился в другом человеке и превратился в Гримура Гордого, брата Ульвара Силача. Король, отец этих братьев, уже стариком женился на молодой королевне. Женщина, которой было скучно в постели по ночам, затосковала. Но вот однажды она обратила свой взор на королевича Гримура Гордого, затмевавшего всех мужчин в королевстве своей красотой, силой и мужеством. Молодую королеву охватила такая любовь к этому замечательному юноше, что она не могла ни есть, ни спать. Наконец она решила навестить Гримура в его спальне ночью. О старце-короле, отце Гримура, она говорила с ним зло и насмешливо:
Что пользы мне от королевства! — король обрек меня на девство, ворочается еле-еле старик бессильный на постели.
— Черт тебя побери! — крикнул Бьяртур. Он теперь стоял, выпрямившись в сугробе, оттолкнув от себя развратную королеву, несмотря на все ее искусные уловки. Слыханное ли дело, чтобы герои поэм решались на блуд, на прелюбодеяние. Ведь это всегда кончается тем, что они празднуют труса в битве. Все эти молодцы чувствуют себя великими героями в объятиях женщины, а в бою они последние трусы. Никогда никто не услышит о Бьяртуре из Летней обители, что он на поле битвы повернулся спиной к своим врагам, чтобы развлекаться с какой-нибудь дрянной королевой. Бьяртур рассердился. Он отчаянно барахтался в снегу и изо всех сил хлопал себя руками; он не успокоился до тех пор, пока пе превозмог той коварной истомы, когда тело просит блаженного покоя, зовет сдаться, сложить оружие.
Некоторое время Бьяртур продолжал двигаться, чтобы согреться, и наконец засунул себе под одежду кружок замерзшей кровяной колбасы. Он согрел ее на своем теле и, зажав в кулак, стал есть во мраке беспощадной зимней ночи, со снегом в виде приправы.
Это была бесконечно длинная ночь. Редко приходилось ему читать так много стихов в течение одной ночи. Он прочел все стихи своего отца, все старинные поэмы, известные ему, все собственные искусно сложенные песни — те, что можно читать взад и вперед, на сорок восемь ладов,— целую серию непристойных куплетов, один псалом, которому его научила мать, и все те шуточные стихотворения, которые испокон веков были известны в тех краях,— о старостах, купцах и судьях. Время от времени он вылезал из сугроба и хлопал себя по груди и плечам, пока не начинал задыхаться.
Он так боялся замерзнуть, что решил покинуть свой сугроб. Должно быть, утро уже приближалось, и мало радости было провести целый день в снегу, без пищи, вдали от человеческого жилья. Он снова пустился в путь. Сначала он шагал, подняв голову и держась против ветра, но, взобравшись на перевал над ущельем, уже не мог устоять на ногах и стал продвигаться ползком, на четвереньках, скатываясь по каменистым склонам в ущелья и овраги. На нем уже не было рукавиц, и пальцы у него совершенно онемели.